Забытая война: Карибский кризис глазами участника

Эту не совсем типичную для формата «ХибИнформБюро» публикацию я вообще-то планировал на конец октября — хотел приурочить её к годовщине самых острых событий Карибского кризиса 1962 года. Но когда Россия начала стремительную операцию против сирийских боевиков, подумал: а почему бы, собственно, не опубликовать материал прямо сейчас? На волне ближневосточных успехов российских Вооружённых сил интерес к подобным темам достиг апогея, так что именно сегодня, на мой взгляд, наступил тот момент, когда ложка окажется поданной непосредственно к обеду.

Думаю, не ошибусь, если предположу: спроси на улице десять человек о том, что такое Карибский кризис — ответить сможет хорошо если один, да и то, скорее всего, в стиле «это когда наши с Америкой Кубу не поделили». А между тем именно в те времена, в октябре 1962 года, мир как никогда был близок к началу ядерной войны. Всех интересующихся тонкостями вопроса отсылаю… ну, хотя бы в Википедию — хронология конфликта там изложена достаточно подробно. А от себя могу лишь добавить, что одним из участников той — несостоявшейся, к счастью — войны был и мой отец, инженер-дизелестроитель Валерий Елисеев.

Осенью 1992 года, когда российские войска вывели с Кубы, он написал серию очерков — воспоминаний о Карибском кризисе. Судьба этих строчек удивительным образом вызывает в памяти булгаковские слова «Рукописи не горят». В 1996 году, после того, как отца не стало, мы выпустили небольшим тиражом для своих самиздатовский сборник его произведений. Затем в водовороте тех лихих лет всё как-то непостижимо завертелось; в подробности, чтобы не утомлять, вдаваться не буду, замечу лишь, что долгое время этот сборник считался утраченным, а на днях, преодолев девятнадцать лет и несколько тысяч километров, оказался у меня в руках. И это дало возможность окунуться в эпоху Карибского кризиса, увидев те события глазами их непосредственного участника.

В тексте я ничего менять не стал, поэтому при прочтении стоит учитывать, во-первых, что он был написан двадцать три года тому назад — то есть с настроением и эмоциями, характерными для того времени. Во-вторых, его автором является человек, по-настоящему преданный своей стране. То есть рассчитывать на воспоминания из цикла «Как мы гнали на Кубе самогон из тростника и спали с мулатками» или сентенции «Кровавый режим отправил пацанов воевать неизвестно куда» — не стоит. Если вы ждали чего-нибудь этакого, лучше сразу закройте страницу.

Ну и последнее, уже насквозь частное. В начале тех же девяностых завод «Пенздизельмаш» отправил отца в длительную командировку на «Апатит» — выполнять здесь, на месте, гарантийный ремонт тепловозных двигателей. Я тогда был ещё школьником, но хорошо помню, с каким теплом и с каким восторгом он отзывался о людях, с которыми ему пришлось трудиться бок о бок в железнодорожном цехе комбината. С кем-то они вроде бы даже переписывались потом, обещали приехать друг к другу в гости (имён и фамилий история, к сожалению, не сохранила). Если кто-то из читателей «ХибИнформБюро» работал в те годы в ЖДЦ и помнит приезжего специалиста по ремонту дизелей Валерия Михайловича Елисеева — не сочтите за труд, напишите мне на электронную почту.

Наши уходят с Кубы, а мы входили туда

(Из воспоминаний о Карибском кризисе).

Валерий Елисеев

Наши уходят с Кубы… Недавнее заявление Президента СССР и Российского правительства о предстоящем выводе Советских войск с Кубы стало для многих открытием нашего военного присутствия на далеком острове в Карибском море.

Мне выпала судьба принимать участие в событиях Карибского кризиса.

В начале шестидесятых годов я проходил действительную военную службу в полку ПВО. «Пока воюют — отдыхаем! После войны — отработаем!» — так солдатские остряки расшифровывали аббревиатуру войск противовоздушной обороны.

И действительно было так, особенно во второй части. В мирное время мы несли дежурство, были в постоянной боевой готовности. Операторы нашего полка вели самолет американского летчика Пауэрса, искали в небе спускаемые аппараты первых космонавтов Ю. Гагарина и Г. Титова…

И поэтому, когда в одну из июльских ночей 1962 года наш полк подняли по тревоге и отправили в неизвестном направлении, никто особо не удивился, хотя старые офицеры поговаривали о «горячих точках» и называли несколько стран, в том числе и Кубу.

В одном из южных портов нашу боевую технику погрузили в трюмы теплохода, на верхнюю палубу для маскировки поставили автомобили, а нам сказали, что мы участвуем в учениях войск Варшавского договора, и нам предстоит совершить морской переход.

При этом нас переодели в штатскую одежду, разрешили отпускать усы, бороду и бакенбарды, лишь бы мы не походили на солдат. Но в вещевых мешках у нас была и обычная солдатская форма, и форма для жаркого климата. Вот только маршальских жезлов не было. Не было у нас с собой ни писем, ни дневников, ни фотографий — все изымалось.

Нас выстроили на пирсе у теплохода, отгороженного от посторонних глаз железнодорожными составами. Генералу принесли список и он, вызывая каждого по фамилии, направлял по трапу на теплоход. Нас разместили в грузовом помещении, в пятом твиндеке, который полковые шутники переименовали затем в «свиндек». Высокое начальство задержалось, а утром, когда мы проснулись, кругом была вода.

Прошли Черное море, подходили к Стамбулу. «Даешь Царьград!» — в нас забурлила кровь дружинников Олега и Святослава, кровь наших предков.

Но нас загнали в трюм, и стамбульские базары проплыли мимо.

Где-то наверху была экзотика Малой Азии, берега проливов Босфор и Дарданеллы, Мраморного моря, а мы валялись на пробковых матрацах в луже собственного пота, задыхаясь от жары и духоты пятого «свиндека». Чтобы как-то отвлечь наше внимание, в трюме беспрестанно крутили кино.

Свободно мы вздохнули после Гибралтарского пролива. выйдя а Атлантический океан, где нас изрядно тряхнуло пятибалльной качкой. Для профессиональных моряков пять баллов — пустяк, а нас, сухопутных, выворачивало от морской болезни наизнанку. Кто-то валялся пластом, а на кого-то нападал необузданный аппетит, и они за один присест съедали столько каши, сколько хватило бы на целую батарею.

Когда все успокоилось, нам зачитали приказ Министра обороны СССР. В нем говорилось, что мы направляемся для оказания интернациональной помощи Республике Куба, для защиты ее революции, и назывался порт, куда мы должны прийти. Это был порт Касильда на юге центральной части страны.

Капитан вел теплоход вдали от оживленных морских путей, и за десять суток хода через Атлантику мы не повстречали ни одного судна. Было тепло, солнечно, мы кайфовали на верхней палубе. Но чем ближе подходили мы к цели своего «путешествия», тем на душе становилось тревожнее и неспокойнее. Радисты ловили в эфире сообщения о боях кубинских революционеров с «контрой», поступил приказ расконсервировать личное оружие, благодушное настроение пропадало.

Дело-то оказалось серьезным.

Возле военной базы Гуантанамо теплоход взяли в «клещи» американские катера, и наш капитан, не отвечая на запросы, врубил аварийные обороты. Чувствовалось, как дрожит корпус корабля.

Эту последнюю ночь мы не спали. Там, где в темноте тропической ночи, были берега Кубы, небо по всему куполу расчеркивали молнии, вспыхивали и гасли гигантские свечи, создавая впечатление пылающего пространства.

«Пылающий остров» — скорее всего, отсюда пошло это название Кубы.

В тропиках быстро наступает ночь, и так же быстро начинается рассвет. Моментально. И вот уже на горизонте, как на картинке в учебнике географии, стали различаться горы, трубы, пальмы, и мы вошли в живописную, расцвеченную яркими тропическими красками бухту.

На землю Кубы мы сходили не солдатами — геологами. У меня долгое время хранились справки, что мое водительское удостоверение находится в геологическом хозяйстве. Офицеров отныне должны были называть по имени-отчеству, а между собой -как хотим. И ни слова про «войну».

Рядом с портом Касильда — город Тринидад, первая столица Кубы. Под этими пальмами выстраивал в отряды своих конкистадоров Эрнан Кортес, отправляясь отсюда завоевывать Мексику, может быть, здесь, ходил сам дон Кристобаль де Колон, известный нам как Христофор Колумб, а теперь вот на эти королевские пальмы глазели мы — рязанские, смоленские, пензенские… Эх, судьба, судьба! Куда ты только нашего солдата не забрасывала!

Но глазеть на красоты тропиков времени не быао. Разгрузив теплоход, нужно было перебросить технику туда, где ова должна быть, построить городок и необходимые сооружения, наладить быт. а самое главное — встать на боевое дежурство.

Время поджимало, ведь было известно, что в ноябре готовится вооруженное вторжение на Кубу. Ночами возили технику, днем строили городки. Как мы все это воспринимали, какое было настроение?

Ну какое может быть настроение у двадцатилетиих парней, в необычной обстановке, в тревожное время…

Сейчас много говорят и пишут негативного о Советской Армии. Конечно, армия девяностых годов отличается от армии шестидесятых.

С той армией я пережил драматизм Карибского кризиса, наша солдатская молодость опалилась романтикой кубинской революции, та Армия подарила мне встречу с одной из самых прекрасных стран мира, но это лирика!

Новости становились все тревожнее. Американское правительство объявило блокаду Кубы. Называлась дата нападения: двадцать восьмое или двадцать девятое октября. Двадцать седьмого октября советской ракетой «земля-воздух» был сбит американский самолет «У-2». День двадцать восьмого октября стал пиком Карвбсхого кризиса.

Мы ждали прямого удара, а мир ждал начала ядерной войны.

К счастью, все окончилось благополучно. Президент США Джон Кеннеди и наш Никита Сергеевич Хрущев договорились о мирном разрешении конфликта. Мы выводим ракеты с Кубы, американцы снимают блокаду. Но это работа высших эшелонов.

«А что делал ты в ночь с 27 на 28 октября?» — так может спросить меня любой, раз я взялся за перо. А вопросы типа «Что ты делал в октябре 17-го года?» или «Что ты делал в августе 91-го года?» у нас всегда актуальны.

В ночь с 27 на 28 октября 1962 года я, одетый в клетчатую ковбойку и вьетнамские штаны, лежал с автоматом в придорожной канаве, там, где дорога из порта Тунас де Саса поворачивала к нашим позициям. Командиром дивизиона нам была поставлена задача — выставить дозор на этой дороге, двоим залечь на обочине, двоим сидеть в машине. В случае подъезда или подхода групп нападения мы, лежащие, должны были завязать бой, а те, в машине, — лететь сломя голову в часть сообщать о начавшемся бое. И вот в ту злополучную ночь, где-то в три часа утра, на дороге показываются огни. Большое количество поворотов и заросли кустарника создают иллюзию, будто идет большое количество машин. Эта «колонна» тормозит около нашего поворота и раздаются голоса на чужом языке.

А для нас тогда что испанский, что турецкий — без разницы. Палец уже готов нажать спусковой крючок, и что тогда удержало — не знаю. Но через мгновенье машина тронулась. Разумеется, это была никакая не штурмовая группа, а обычные мирные жители в одной-единственной машине, едущие куда-то по своим делам. Голоса стихли, звук мотора тоже, а пальцы так и не разжимались.

Через неделю «война» кончилась, ракеты «земля-земля» вывезли, а ПВО осталось отрабатывать.

Те, что остались, должны были помочь кубинскому правительству создать современную армию, обучить ее, передать технику и только после этого уехать домой. Каждый готовил себе замену, продолжая нести обычную службу, желающих отправляли учиться испанскому языку.

Только через полгода нам разрешили писать домой письма, сначала одно письмо в месяц, потом одно в полмесяца, а когда наладилось воздушное сообщение, писать стали почаще.

За полтора года «командировки» много было и курьезного, и грустного. Были и трагедии.

Недалеко от Гаваны есть Мемориал советским воинам-интернационалистам. Когда специалисты нашего завода уезжают на Кубу, я прошу их положить цветы на одну из 64 могил, где по-русски написано: «Трунов Борис Михайлович. 1941-1963».

Наш однополчанин остался там двадцатидвухлетним парнем, погибшим при невыясненных обстоятельствах за две недели до отъезда на Родину. А его родители в Анжеро-Судженске вместо сына полу чили похоронку.

Ну а что же мы, вернувшиеся живыми домой? Про нас просто-напросто забыли, помня слова Н.С. Хрущева о том, что «На Кубе нет советских войск, есть советские специалисты».

Афганистан заставил вспомнить и про нас. Бойкие журналисты, пишущие про «Афган», любят называть тех ребят «поколением детей невоевавших отцов». Это, мягко говоря, неправда. В Афганистане воевали дети тех, кто воевал в Алжире, Египте. Йемене. Мой «Афганистан» носит название Республика Куба.

А теперь наше правительство, возвращая долги, вручает нам — «кубинцам», спустя тридцать лет, знаки и грамоты воинов-интернационалистов. На этом знаке на фоне земного шага две мужских руки в крепком рукопожатии. Может быть, это моя рука и рука Хосе Луиса Ороччо, с которым мы хлебали щи из одного котелка и резали ананас. Один на двоих.

Неужели с уходом наших с Кубы эти руки разомкнутся?

Пенза, 1992 год.

Фотографии — проект «Бункер 42».